Шмелев Иван Сергеевич

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ САЙТ МУЗЕЯ В АЛУШТЕ
Республика Крым, г.Алушта, Профессорский уголок, ул. Набережная, 2
+7 365-60 2-59-90
Солнце мертвых 26
Меню сайта


Произведения
  • На скалах Валаама, 1897
  • По спешному делу, 1906
  • Вахмистр, 1906
  • Распад, 1906
  • Иван Кузьмич, 1907
  • Под горами, 1907
  • Гражданин Уклейкин
  • В норе, 1909
  • Под небом, 1010
  • Патока, 1911
  • Человек из ресторана, 1911
  • Виноград, 1913
  • Карусель, 1916
  • Суровые дни, 1917
  • Лик скрытый, 1917
  • Неупиваемая чаша, 1918
  • Степное чудо, 1919
  • Солнце мертвых, 1923
  • Как мы летали, 1923
  • Каменный век, 1924
  • На пеньках, 1925
  • Про одну старуху, 1925
  • Въезд в Париж, 1925
  • Солдаты, 1925
  • Свет разума, 1926
  • История любовная, 1927
  • Наполеон, 1928
  • Богомолье, 1931
  • Рассказы, 1933
  • Забавное приключение, Москвой, Мартын и Кинга, Царский золотой, Небывалый обед, Русская песня
  • Лето Господне, 1933-1948
  • Родное, 1935
  • Няня из Москвы, 1936
  • Иностранец, 1938
  • Мой Марс, 1938
  • Рождество в Москве, Рассказ делового человека, 1942—1945
  • Пути небесные, 1948
  • Старый Валаам, 1950


  • Форма входа


    Поиск


    Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz


  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0


    Приветствую Вас, Гость · RSS 29.03.2024, 12:45

    СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ

     

    продолжение

                    

       ТАМ, ВНИЗУ

      

       Ветер гонит меня мимо Красной Горки. Здесь когда-то был пансион, росли деревья, посаженные писателями российскими! Вырублены деревья. Я вспоминаю Чехова... "Небо в алмазах"! Как бы он, совесть чуткая, теперь жил?! Чем бы жил?!

       Иду мимо Виллы Роз. Все -- пустыня. И городишко вымер. Ветер чисто подмел шоссе, все подсолнушки вымел в море. Гладко оно перед береговым ветром, и только в дальней дали чернеет полоса шторма. Пустынной набережной иду, мимо пожарища, мимо витрин, побитых и заколоченных. На них клочья приказов, линючие, трещат в ветре: трибунала... Ни души не видно. И их не видно. Только у дома былой пограничной стражи нахохлившийся, со звездой красной, расставив замотанные ноги, пощелкивает играючи затвором.

       Я иду, иду. Гуляет-играет ветер, стучит доской где-то, в телеграфных столбах гудит. Пляжем пустым иду, пустырем, с конурой-ротондой. Воет-визжит она пустотой, ветром. Я делаю крюк, чтобы обойти дом церковный, в проволоке колючей, -- там подвалы. Держат еще в себе бьющееся, живое. Там, на свалке, в остатках от "людоедов", роются дети и старухи, ищут колбасную кожицу, обгрызанную баранью кость, селедочную головку, картофельную ошурку...

       На подъеме я замечаю высокого старика, в башлыке, обмотанного по плечи шалью, с корзинкой и высокой палкой.

       -- Иван Михайлыч?!

       -- Ро-дной!.. Го-лубчик... -- слезливо окает он, и плачут его умирающие, все выплакавшие глаза. -- Крошечки собираю... Хлебушко в татарской пекарне режут... крошечки падают... вот набрал с горсточку, с кипяточком попью... Чайком бы согреться... Комодиком топлюсь, последним комодиком... Ящики у меня есть, из-под Ломоносова... с карточками-выписками... хо-роших четыре ящика! Нельзя, матерьялы для истории языка... Последнюю книгу дописываю... план завершаю... каждый день работаю с зари, по четыре часа. Слабею... На кухоньку хожу советскую, кухарки ругаются... супцу дадут когда, а хлебушка нет... Обещали учителя мучки... да у самих нет...

       Мы стоим под ветром, на белом шоссе, одни... Ветер воет и между нами, в дырьях.

       -- На родину бы, в Вологодскую губернию... Там у меня сестра... коровка у ней была... Молочка бы, кашки бы поел напоследок, с маслицем коровьим, творожку бы... -- с дрожью, с удушьем, шепчет он, укутываясь шалью от ветра. -- В баньке бы попарился с березовым веничком... Запарши-вел, голубчик мой... три месяца не мылся, обносился... заслаб. Ветром вот сдуло, с ног сбило... В Орле у меня все отняли... библиотека была... дом, капитал в банке, от моих книг все... Умру... Ломоносов пропадет! Все матерьялы. Писал комиссарам... никому дела нет... А-ад, голубчик! Лучше бы меня тогда матросики утопили...

       И мы расходимся.

       Я иду дальше, дальше... Никого в умирающем городке -- загнало-забило ветром. Едет кто-то... Вижу я нарядного ослика, в красных помпончиках, в ясных бубенчиках. Он бежит-семенит, повиливая ушами, сытенький, легко катит кабриолетик желтый, на резинах. Дама в сером, в кожаных перчатках, в голубом капоре, правит твердо. Нарядные дамы ездят!.. Не все -- пустыня! Не все разбитые корабли, баркасы, утлые лодочки... есть и милые яхточки, пришвартовавшиеся умело у тихой бухты, а там... вывертывай песок, камни, шуми-швыряй! Дробно поцокивает ослик...

       А вот и татарский двор, семнадцать раз перекопанный, перевернутый наизнанку в ночных набегах. Серебро, золото и цветные камни, обитые серебром чеканным -- седла, сбруя, дедовские нагайки; пшеница и сено в копнах, табак и мешки грецкого ореха; шелковые подушки и необъятные перины, крытые добротными черкесскими коврами, персидские шелковые занавески, вышитые серебряной арабеской и золотыми желудями, -- зелено-золотое; чадры в шашечках и ажуре, пояса в золотых лирах, золото и бирюза в подвесках; чеканная посуда из Дамаска, Багдада, Бахчисарая, кинжалы в оправе из бирюзы и яшмы, и точеной кости, пузатые, тонкогорлые кувшины аравийской меди, тазы кавказские...-- все, что берег-копил богатый татарский дом, -- ушло и ушло, раз за разом в заглатывающую прорву. Плывет куда-то -- куда-то выплывет. Попадет и за море, найдет себе стенку, полку или окошко. Увидит и Москву, и Питер -- богатые апартаменты нового хозяина-командира жизни, и туманный Лондон, и Париж, ценитель всего прекрасного, и далекое Сан-Франциско: разлетятся всюду блестящие перышки выщипанной российской птицы! Вещи находят руки, а человек могилу. Теперь человек и могилы не находит.

       Старый татарин только воротился из мечети. Сидит, желтый, с ввалившимися глазами -- горной птицы.

       Сидим молча, долго.

       -- Зима говорила ветром: иду скора! Плоха.

       -- Да, плохо.

       -- Умирают наши татары... Плоха.

       -- Да, плохо.

       -- Груша -- нет. Табак -- нет. Кукуруз -- нет. Орех -- нет. Мука -- нет. Плоха.

       -- Плохо.

       -- Тыква кушал. Вот. Мука вез сын Мемет... Пропал на горах два мешка мука. Плоха.

       Да, совсем плохо. И я ухожу с пустым мешочком.

       Я делаю великое восхождение на горы. Маленькие они были, теперь -- великие. Шаг за шагом, от камня к камню. Ветер назад сбивает. Я выхожу на ялтинскую белую дорогу. Белое облачко крутится мне навстречу. Шумят машины. Одна, другая... Красное донышко папахи, красное донышко фуражки. Они это. Пулемет смотрит назад дулом. На подножках -- с наганами, с бомбами... Они оттуда. Сделали свое дело, решили судьбу приехавших из Варны -- двенадцати. Теперь поспешают восвояси, с ветром. На перевал им путь, через грозный для них гребень. И я узнаю длинные, по плечам, волосы воронова крыла, тонкое лицо, с мечтательным взглядом неги, -- и другое, круглое, красное с ветра, вина и солнца, сытостью налитое лицо. Оба сидят, откинувшись на подушки, неподвижно-важно: поручение важное.

       Долго гляжу им вслед. Слушаю, как кричит гудок в пустоте.

         



      
    страницы:
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
    19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
    Бесплатный конструктор сайтов - uCoz