Шмелев Иван Сергеевич

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ САЙТ МУЗЕЯ В АЛУШТЕ
Республика Крым, г.Алушта, Профессорский уголок, ул. Набережная, 2
+7 365-60 2-59-90
Солнце мертвых 20
Меню сайта


Произведения
  • На скалах Валаама, 1897
  • По спешному делу, 1906
  • Вахмистр, 1906
  • Распад, 1906
  • Иван Кузьмич, 1907
  • Под горами, 1907
  • Гражданин Уклейкин
  • В норе, 1909
  • Под небом, 1010
  • Патока, 1911
  • Человек из ресторана, 1911
  • Виноград, 1913
  • Карусель, 1916
  • Суровые дни, 1917
  • Лик скрытый, 1917
  • Неупиваемая чаша, 1918
  • Степное чудо, 1919
  • Солнце мертвых, 1923
  • Как мы летали, 1923
  • Каменный век, 1924
  • На пеньках, 1925
  • Про одну старуху, 1925
  • Въезд в Париж, 1925
  • Солдаты, 1925
  • Свет разума, 1926
  • История любовная, 1927
  • Наполеон, 1928
  • Богомолье, 1931
  • Рассказы, 1933
  • Забавное приключение, Москвой, Мартын и Кинга, Царский золотой, Небывалый обед, Русская песня
  • Лето Господне, 1933-1948
  • Родное, 1935
  • Няня из Москвы, 1936
  • Иностранец, 1938
  • Мой Марс, 1938
  • Рождество в Москве, Рассказ делового человека, 1942—1945
  • Пути небесные, 1948
  • Старый Валаам, 1950


  • Форма входа


    Поиск


    Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz


  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0


    Приветствую Вас, Гость · RSS 28.03.2024, 23:22

    СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ

     

    продолжение

              

       КОНЕЦ ПАВЛИНА

      

       Уж и октябрь кончается -- поблестело снегом на Куш-Кае. Потаяло. Зорями холодеет крепко. Рыжие горы день ото дня чернеют -- там листопад в разгаре. А здесь еще золотится груша -- пылают сады в закатах. Осыплются с первым ветром. Кузнечики пропадают, и моим курочкам -- тройке -- не разжиться на гулеве. Будем кормиться виноградными косточками, жмыхом! Его едят люди и умирают. Продают на базаре, как хлеб когда-то. За ним надо идти далеко, выпрашивать. Он горкий, кислый, и тронут грибком бродильным. Можно молоть его, можно жарить...

       Когда солнце встает из моря -- теперь оно забирает все правее и ходит ниже, -- я смотрю в пустую Виноградную балку. Все отдала свое. Набило в нее ветрами вороха перекати-поля. Смотрю за балку: на балконе павлин уже не встречает солнце. И меня не встретит вольным дикарским криком, не размахнется... Выбрал другое место? Нет, его крика никто не слышит. Пропал Павка. Все-таки оставалось что-то от прежней жизни: грустно поглядывала она глазком павлиньим... Уже четвертый день нет Павки!.. Уходит в прошлое и калека-дачка учительницы екатеринославской -- последнюю раму кто-то вырвал...

       Я вспоминаю с укором тот тихий вечер, когда заголодавший Павка доверчиво пришел к пустой чашке, стукнул носом... Стучал долго. С голоду ручнеют... Теперь это всякий знает. И затихают. Так и Павка: он подошел ко мне близко-близко и посмотрел пытливо:

       -- Не дашь?..

       Бедный Павка... Табак! чудесный табак ламбатский! Или -- не табак это, а... Я ни о чем не думал. Я хищно схватил его, вдруг отыскал в себе дремавшую, от далеких предков, сноровку -- ловца-зверя. Он отчаянно крикнул трубой, страхом, а я навалился на него всем телом и вдруг почувствовал ужас от этой красивой птицы, от глазастых перьев, от ее танца, раздражающего перед смертью, от пустынных, зловещих криков... Я вдруг почувствовал, что в нем роковое что-то, связанное со мной... Я давил его шелковое синее, скользкое горло, вертлявое, змеиное горло. Он боролся, драл мою грудь когтями, бил крыльями. Он был силен еще, голодный... Потом он завел глаза, затянул беловатой пленкой... Тут я его оставил. Он лежал на боку, чуть дышал и трепетал шеей. Я стоял над ним в ужасе... я дрожал... Так, должно быть, дрожат убийцы.

       Слава Богу, я не убил его. Я гладил его по плюшевой головке, по коронованной головке, по атласной шейке. Я поливал на него водой, слушал сердце... Он приоткрыл глазок и посмотрел на меня... и дернулся... Ты прав, Павка... надо меня бояться. Но он был слаб и не имел сил подняться.

       Мне теперь будет больно смотреть на него и стыдно. Пусть унесут его.

       Его понесла славная девочка... Теперь ее нет на свете. Скольких славных теперь нет на свете! Она сказала:

       -- Я знаю, на базаре... татарин один богатый... Он, может быть, возьмет детям.

       Я видел, как понесла его, как мотался его хвост повисший. Вот и конец павлина!

       Нет, не конец еще. Он пришел, воротился, чтобы напоминать мне прошлое -- и доброе, и худое. Он еще покричал мне от пустыря.

       С неделю прожил он где-то на базаре, при кофейне, -- все поджидал, не возьмет ли его богач-татарин. Его не взяли. Поиграли с ним татарские дети. И он вернулся на свой пустырь, к своей вилле... Как всегда, он встретил меня на заре пустынным, как будто победным криком. А хвост?! Где же твой хвост -- веер, радужный хвост, с глазками?

       -- ...Эоу-аааа!..

       Жалуется? тоскует?.. Отняли хвост татарские дети, вырвали. Мне стыдно смотреть туда, больно смотреть... Не надо ни табаку, ни... ничего не надо. Усмешка злая.

       Ходил он по своему пустырю, ограбленный и забитый. И уже не поднимался ко мне через балку, не приходил и к воротам: помнил. Он кормился своим трудом, где-то, чем-то. Теперь уже совсем -- ничей. Затерялся в днях черных, -- кому теперь до павлина дело!

       Шумит горка: обворовали Тихую Пристань! Бежит в городок Марина Семеновна, остановилась:

       -- Что только делается... как оголились люди! Да благородные! докторова дочка, учительница... на зорьке заявилась с каким-то да из флигеля-то хозяйского исправничью мебель поволокла! Слышу -- шумят по саду, чуть свет! а это они кровать волокут! столики... Унесли! Заявлять бегу... я хранительница-то всего именья!.. Из благородного роду, и... Это, говорит, теперь все -- общее! Все равно раскрадут... Все ворочу, до гвоздика!

       Пришел какой-то на петушиных ногах, в обмотках, с винтовкой, тощий. Шел мимо сада, попросил напиться.

       -- Крадут и крадут -- все. А я один на весь городишко... хожу чуть жив. Это нарошно, чтобы зарестовали! Зна-ю ихнюю моду. Только прошибутся! Не зарестоваем воров, кормить нечем. Это тебе не при Микалае! При царе-то бы у нас весь город теперь сидел! Как при царе-то баловали! Борщу давали да хлеба по два фунта! Намедни вот взяли коровореза... Пять ден просидел -- не признается, а пайка ему не полагается. Слабнуть стал. Уж мы ему и ванную делали, и мусаж -- не признается!

       -- Для чего же ванну делали?

       -- Махонький, что ли... не понимаете? Ну, понятно... подбодряли, чтобы только знаку не было... ну, растяжку ему делали, руки так... -- показывает человек с винтовкой руками. -- У нас строго, при народной власти, не забалуешь... Не признается и -- на! Доктора призвали, товарищ начальник говорит: помрет человек! А тот ему: да, от голоду помрет, кормите. А товарищ начальник говорит ему, дуролому: "Вам же говорят -- пайков не полагается!" И придумал: в больницу пишите лицепт! А оттуда его назад: голодной болезни не признаем! Камедь, ей-богу! На поруки и выпустили. А он взял да и помер! Вот его теперь и суди! А я что? я человек подначальный, как укажут. Черт их... глаза бы не глядели!..

       Глаза бы не глядели...

       Бежит сынишка Вербы с горки, кричит-машет:

       -- Павка-то ваш!.. на память!..

       Павлин... А где же павлин?.. Что-то не слышно было последние дни его тоскливых криков, не видно было его одинокого мотанья на пустыре. Что такое -- на память?

       Я вижу сломанное перо с глазком, новенькое перо, осеннее, явившееся на смену. Он еще хотел жить, бедняга, своими силами хотел жить -- ничей. Я вижу в руке мальчишки и серебристое -- из крыла, и розовато-палевое, чудесней!

       -- На винограднике подобрал, под горкой. Должно быть, доктор с тычка подшиб палкой, а перья на виноградник выкинул... собаки, мол, разорвали!

       Последний привет -- глазок. Павка со мной простился -- прислал на память. Он же был такой добрый, он так доверчиво говорил -- не дашь? И отходил покорно. Мы первые с ним начинали утра... Он никогда не ушел бы -- я первый его покинул. И он, одинокий, гордый, отъединился на пустыре -- ничей. Теперь не будет и пустыря -- ушел хозяин.

       -- Все к даче доктора, на тычок, ходил Павка, а у них ни крошки. Вчера у нас занимать приходили. И что-то жареным пахло, будто индюшкой. А чего им жарить?..

       Доктор съел моего павлина?! Чушь какая... Не дядя ли Андрей? Он ведь недавно спрашивал...

       -- А у нас другой гусь пропал! Это Андрей проклятый, некому больше... Наш гусь все в их сад забирался, где у бассейна лягушки квакчут. Убью! вот подстерегу к ночи да из двустволки в зад, утятником! Меня не засудят, я мальчишка... Скажу, с курка сорвалось!

       Я беру остатки моего -- не моего -- павлина и с тихим чувством, как нежный цветок, кладу на веранде -- к усыхающему "кальвилю". Последнее из отшедших. Пустоты все больше. Дотепливается последнее. А-а, пустяки какие!..

         



      
    страницы:
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
    19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
    Бесплатный конструктор сайтов - uCoz