СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ

продолжение

                

   НА ТИХОЙ ПРИСТАНИ

  

   В густеющих сумерках я иду на Тихую Пристань. Она успокаивает меня. Там -- дети. Там -- хоть призрачное -- хозяйство. Там -- слабенькая старушка еще пытается что-то делать, не опускает руки. Ведет последнюю скрипку разваливающегося оркестра. У ней -- порядок. Все часы дня -- ручные, и солнце у ней -- часы.

   Козу уже подоили. Старушка загоняет уток -- четыре штуки. Сидит под грушей дядя Андрей, темный хохол, курит и сплевывает в колени. В новом своем костюме -- из парусины исправника, в мягкой, его же, шляпе.

   -- И вам не стыдно, дядя Андрей, -- слышу, отчитывает его Марина Семеновна. -- А по-нашему, это воровством называется!..

   -- Ско-рые вы на слово, Марина Семеновна... -- отвечает дядя Андрей -- заносится. -- А чего робить, по-вашему? Я ж голодранец, оборвався, як... пес! А кому тэпэрь на стульчиках лежать-кохаться? Нема ваших панов-паничей, четыре срока на чердачке пустовають... Ну, товарищи заберуть... легше вам с того будэ? И потом... вже усе народнее, как сказать...

   -- Как вы испоганились, дядя Андрей! Вы ж были честный человек, работали на виноградниках, завели корову...

   -- Ну, шшо вы мне голову морочите? Ну, какая тэпэрь работа? И сезон кончился... Пойду по весне на степь!

   -- Ничего не найдете на степу! Ни-чего! Экономии пустуют, мужики на себя сами управятся...

   -- Верно говорите. Ну, и... так и сгадываю... чого мэнэ робить? ну, чого? лысаго биса тешить?.. Нет у вас сердца настоящего!

   Молчание. Утки вперевалочку подвигаются на ночлег.

   -- Яких утенков навоспитали... с листу будто! Уж вы не иначе слово какое умеете... волшебное...

   -- Слово, голубчик... -- сердится Марина Семеновна -- За-бо-та! вот мое какое слово! Я чужое не обдираю, винцо не сосу...

   -- О-пять -- двадцать пять... Я с вами душевный разговор имею, а вы... свербите! Вино я на свои пью... я поросенка выменял, кровного... А что такое парусина? Полковник помер... Не помри он -- здесь ему часу не жить! враз конец, как он был исправник. Нам ученые люди говорили... по-лиция там, попы... купцы, офицеря... -- всех чтобы, до корня! Самые умные социалисты... Из вас потом всего понаделаем по своему хвасо-ну! До слез кричали! У Севастополи... Помогайте нам -- все ваше будэ... Ну? и чья тэпэрь, выходит, парусина? Вы -- богачка против меня... а все парусиной тычете!

   -- Это я-то, богачка? Да вы лучше спать ступайте...

   -- Это уж я сам знаю, чего... спать ли...

   -- Вы не выражайтесь похабным словом!

   -- От-то-то-то!.. Вы... буржуйка против меня! Голому мне ходить? при вас да без портков? А мне стыдно!..

   -- Ох, дядя Андрей! Попомните вы мое слово... подохнете! будут вас черви есть!

   -- Червя... она усякого будэ исты... по писанию Закона! И вас будэ исты, и грахва усякого, и... псяку. А поросенка я выменял, себя обеспечил... не будет вам неприятности через его. А выпил я по семейной неприятности, сказать... Я ей голову отмотаю, Лизавете, за мою корову! Хочь ее девчонка, падчеря моя... с матросом спуталась... мне теперь на... плевать! Моя корова!

   Жабы в худом водоеме начинают кряхтеть -- кто громче. Кряхтит и дядя Андрей. Когда он пьян, начинает в нем закипать смутная на что-то досада-злость.

   -- Вам, дядя Андрей, время на другой бок валиться. На котором вчера лежали?

   -- А что вы об себе так понимаете? Бок-бок... Хочу -- на брюхо, хочу -- на ... ляжу! Не закажете!

   -- Не смейте мне худых слов говорить!

   -- И вы мне голову не морочьте, что могете сады садить! Не могете вы сады садить. А я по документу могу... от управления... Государственные имущества! И печати наложены! Я на Альме у генерала Синявина садил, а он, задави его болячка... не мог! Он по-ученому, а я из прахтики!

   -- Знаю я Синявина, очень хорошо знаю... и не врите!..

   -- Вы все-о знаете... А вот вы чого не знаете! Как матросики в восемнадцатом году налетели... Первый допрос: "У вас сады огромадные? кровь народную пьете... исплотация? Нам все известно по телеграхву!" Зараз повели в сады! А у него строго было, порядку требовал... не дай Боже! Встревают меня немедленно: что вы за человек? Ну, наймыт... ну? Строгой? Барин строгой, говорю. Порядок требуют. Ладно, будет ему порядок! А был дотошный... На усяком езенпляре обязательно чтобы ярлык, и про насекомое знали. Заплакал, как его в сады привели. Погибнут мои сады! Дозвольте мне, говорит, с любимой грушкой проститься... первый раз на ней плод вяжется! Трогательно как, до совести... Допрашивают матросы: "А которое ваше дерево дорогое-любимое?" А вот это! А у них была груша, от ливадийских сортов привита. Ведите меня к груше "императрис"! А те смеются. Привели. Самая эта? Эта. Только зацветать собирается! Дюжий один, ка-ак насутужился... -- рраз, с корнями! Вот вам -- "императрис"! Из винтовки двое пришли -- враз. Контрицанер! Гляжу -- готов генерал Синявин, Михаил Петрович! Понтсигар из брюк вынули... А ещу были у них гуси с шишками на клюве, китайского заводу... Гусей на штыке пожарили. Пир был...

   -- И вы попировали...

   -- Ну, я... за упокой души, сказать... помянул. Жалости подобно! Понтсигар был знаменитый, с минограмой, от учеников даренный. За обученье про насекомое. Вред очень понимали для садов. И все с ножичком, бывало, ходит. И какой сучок вредный, зараз -- чик! Са-ды у нас были...

   -- А чего вы с ними сделали! И с людьми, и с садами?.. Молчите, не переговорите меня! А теперь -- нет работы?! Да побий меня Боже, да чтобы вас загодя черви не съели...

   -- Да сто усе полытика, Марина Семеновна! Я ж говорю, усе глупая политика. А мы шо? Мы... нам Господь как положил? Усе православные християне... шоб каждый трудывся... А уж за свою корову... голову ей, гадюке, отмотаю! Надо и о зиме подумать... Ладно!..

   У него назревает драма -- всем известно.

   С революцией дядя Андрей "занесся". Пришел с Альмы, из-под Севастополя, к жене -- к Лизавете-чернявой, -- служила она при пансионе. Не пришел, а верхом приехал! Не вышло из него дрогаля, да и возить стало нечего, -- лошадь продал. Пробовали с Одарюком спирт гнать -- и тут не вышло. И стал дядя Андрей при Лизавете жить, при корове. Вырастила Лизавета великими трудами корову, с телушки воспитала. Выдала девчонку Гашку за матроса-головореза, с морского пункта. Тут-то дядя Андрей и напоролся: думал корову себе забрать, на свое хозяйство садиться, а тут -- матрос!

   -- А в Чеку?! Выведу в расход в две минуты!

   Это тебе не господин Синявин!

   Засело семь человек матросов в наблюдательный пункт, на докторскую дачу -- смотреть за морем: не едет ли корабль контрреволюционный! Выгнали доктора в пять минут, пчел из улья швырнули-подавили, мед поели. Сад весь запакостили в отделку. Семеро молодцов -- бугай бугаем.

   -- Командное у нас дело! На море в бинокли смотрим!

   Народ отборный: шеи -- бычьи, кулаки -- свинчатки, зубы -- слоновая кость. Ходят -- баркас баркасом, перекачиваются, -- девкам и сласть, и гибель. На пальцах перстни, на руках часики-браслетики, в штанах отборные портсигары -- квартирная добыча. Кругом голод, у матросов -- бараньи тушки, сала, вина -- досыта. Дело сурьезное -- морской пункт!

   Попала Лизавета под высокую руку. Забрал к себе в пункт матрос девку Гашку, забрал и приданое -- корову, поставил в подвал под пункт. Стал матрос молоко пить, девку любить. И сел дядя Андрей на мель: не возьмешь матроса!

   Ходят матросы веселые, гладкие, по ночам из винтовок в море палят, по садам остатния розы дорывают -- для дам сердца.

   -- Роза -- царица цветов, народное достояние! Пожгли заборы, загадили сады -- доломали. Пошли по садам догладывать коровы.

   -- Коровы -- народное достояние! Пошли пропадать коровы. Вот и надумывает дядя Андрей, как овладеть коровой.

   -- Из-под земли достану! Суд теперь наш народный!

   Уходит дядя Андрей к себе, в исправничью дачку-флигель. Мы сидим в темном дворике, под верандой. Вадик и Кольдик спят. Прелесть и Бубик-Сударь -- в надежной крепости.

   -- На глазах погибает человек... -- говорит с сердцем Марина Семеновна. -- Говорю ему: налаживайте хозяйство! Видите я -- старуха, и то борюсь, а вы и свой и мой огородик стравили поросенку, пень попивать стало! Говорит, порядку нет, не сообразишься! Вот где развал всего! Мы еще напрягаем последние силы, а он готов. Как мухи гибнут! А все кричали -- наше!

   Меня трогает это упорное цеплянье, борьба за жизнь. Не удержать ей мотыжку! Я беру ее сухенькую руку, благодарю за табак...

   -- Жизнь умирать не хочет, -- говорит она с болью. -- Ей нужно, нужно помочь!..

   Не может она поверить, что жизнь хочет покоя, смерти: хочет покрыться камнем; что на наших глазах плывет, как снег на солнце. На ее глазах умирает "розовое царство", валится черепица, тащут из плетня колья, рубят в саду деревья. Чудачка... Останутся только разумные?! Останутся только -- дикие, сумеют урвать последнее. Я не хочу тревожить верующую душу, -- у ней внучки...

   Приходит учительница с добычи. Приносит падалку и мешок виноградных листьев. С утра она ничего не ела. Она хочет испечь лепешку. Хотят угостить меня. Спасибо, я ел сегодня. Я даже пил молоко! Откуда? А добрая душа принесла -- сказала:

   -- Курочки занесутся, может... яичком отдадите.

   Нет, мои курочки никогда не занесутся. Они все тают, не обрастают зимним пером: и на перо нет сил...